Воспоминания
918 Остроленковский Краснознаменный орденов Кутузова II и III степеней стрелковый полк
Майоренко П.В.
Лейтенант Майоренко Павел Васильевич, командир пулеметной роты
… Я знал, что война будет. Еще весной 1941-го к нам в часть в Джаркенте приехал лектор читать политинформацию. Он прямо сказал, что война начнется скоро и что войска с Дальнего Востока направляются на запад. В "Правде" это опровергали. Когда война началась, нас собрали в клубе и объявили об этом. Прямо там же мы с моим другом Борисом Фехтманом подали рапорты, чтобы нас пустили на фронт, но нас бы и без всяких рапортов туда отправили. Погрузили в машины, привезли в Алма-Ату, разгрузили по эшелонам и отправили в Москву. Ехал поезд очень быстро, а когда останавливался, то мы начинали нервничать, думали, что война без нас закончится. Мы все были в приподнятом настроении, были рады, что наконец-то разгромим Германию. Из Москвы мы приехали под Владимир, там сформировали части, наша - 250-я стрелковая дивизия Красной армии. Полк был у меня 918-й, уже не кавалеристский.
На фронт мы отправились почти безоружными. Меня назначили командиром пулеметной роты, но пулемета у нас не было ни одного. В минометной роте были минометы, но не было мин. У кого-то были винтовки, у меня был пистолет, который я привез с собой еще из пограничной части. Формировались быстро, приехали во Ржев и оттуда пошли пешком по дороге к линии фронта. Про оружие нам говорили: все там получите. А где это "там", мы не понимали.
Линию фронта мы так и не нашли. Встречаем артиллеристов, танкистов, спрашиваем, где фронт. А они говорят - какой фронт? Вы и есть фронт. Когда мы шли пешком от Ржева, я узнал, как можно спать на ходу. Идешь и спишь, пока на такого же не наткнешься. Над головой гудели самолеты немецкие, но нас не бомбили. Переночевали ночь в кюветах и на следующий день подошли к деревне Демехи. Наша передовая застава встретилась с немецкими частями, и завязалась перестрелка. Мы заняли деревню и стали окапываться. Ни одного немца я в глаза пока не видел. Нам привезли бутылки с горючей смесью - ни пулеметов, ни гранат, ни патронов, только бутылки. И вот немцы нас поливают с минометов. Маленькими минами из ротных минометов. Так мы поняли, что больших частей тут нет. Встретили артиллеристов, которые отступали, они остановились и приготовились вести огонь. Мы у них опять спрашиваем - сколько до фронта. Они говорят - да вот вам и фронт.
Так мы перестреливаемся, но в контакт не вступаем - ни немцы не идут вперед, ни мы не идем. В какой-то момент у нас появились два танка - тяжелый и легкий. Они пошли было вперед, но скоро вернулись - тяжелый буксирует легкий, а на нем танкист убитый без черепа лежит. Позиция у нас плохая, впереди ничего не видно. А на окраине деревни на высоком фундаменте стоит дом. И я говорю капитану: я поднимусь и через окно посмотрю, откуда они нас поливают. Взял ординарца, подошел к дому, открыл дверь, а оттуда немец пулеметной очередью врезал, прыгнул в окно и бежать, я вслед стреляю из пистолета, но куда там. Ординарца моего в ногу ранило, а меня в грудь, рядом с сердцем. Положили меня в тягач - и в дивизионный медпункт под город Белый. Прооперировали, наложили швы, свалили в огромную палатку на солому вместе с другими ранеными. И тут началась бомбежка. Какой-то врач говорит: кто может сам двигаться, прыгайте в машину. Я заскочил, и тут весь лагерь и разбомбили.
В этой бомбежке остались мои документы, обмундирование, пистолет - все. Из медпункта нас привезли на станцию Оленино, чтобы грузить в эшелоны, но перед этим нужно было перевязку сделать. Меня разбинтовали и говорят: что это у вас? Швы? Они что там, не знают, что в полевых условиях нельзя швы накладывать? И тут же по живому с меня эти швы сдернули, забинтовали и с эшелоном отправили в госпиталь для выздоравливающих. Оттуда я послал два письма: одно домой, а другое - директору своей школы. Потом оказалось, что я очень правильно сделал. Дело в том, что в этом медицинском полевом лагере погибло очень много людей. Там же нашли мои документы и вещи, решили, что и я погиб, и отправили домой родителям похоронку. И вот наш директор школы получил мое письмо - до родителей не дошло, потерялось - и пошел к нам домой. Приходит, а родители сидят за столом - на столе моя фотография, рюмка водки с черным хлебом и иконка стоит. Директор тогда матери сказал - значит, я долго жить буду…
Записала Вера Шенгелия, фото Игорь Старков.
|
|